Cаша и Женя крались вдоль забора и буквально давились смехом, который не могли выпустить на волю, так как опасались быть запеленгованными. Этот каменный забор сплошным периметром окружал соседский особняк, но было в ограждении одно прозрачное место, заделанное лишь сеткой — рабицей, на которое, видимо, не хватило кирпича, и сквозь эту сетку прекрасно «простреливался» смежный двор, наблюдать за которым нашим юным героям было жутко интересно.
Это незастроенное место в ограждении находилось со стороны сада Жениной тети Даши, у которой теперь гостила эта влюбленная парочка — Саша и Женя — в самом дальнем садовом углу, заросшем кустами и бурьяном, потому что почти никто и никогда не бывал там.
Неделю назад Женя притащила своего жениха Сашу к своей тетушке в Крым, а точнее, под Симферополь, где жила родственница, молодежь уже успела испробовать практически все виды местных развлечений, включая выезд на море, экскурсии и уютные вечера с шашлыками и замечательным вином и теперь вот нашла себе новое удовольствие в шпионаже за замечательным соседом.
Тетя Даша, статная женщина лет 56-58 была была вдовой колымского золотодобытчика, который вместе с женой перебрался на полуостров, эта дружная чета буквально за 8 месяцев подняла там замечательный коттедж на Керченской трассе, где расстроился целый поселок других золотопромышленников, кто победнее, кто побогаче — статус этих переселенцев можно было понять по их особнякам — строились они с размахом, но исключительно по возможностям, однако, в любом случае их дома, это были словно и не дома вовсе, а дворцы. Не даром же в народе сей поселок называли «Золотым».
Тетушкина фазенда была владением средней руки, и прилегала она к поместью бывшего начальника всех этих старателей, который и здесь, в Крыму, сохранял над ними свой негласный, начальственный статус.
Этот знатный сосед был страшно богат, его футуристичный замок был виден чуть ли не из самой Керчи, он, словно квочка над цыплятами возвышался над домами и домиками своих подельников, как бы подбирая их под крылья своей обширной, ломанной, многоярусной крыши.
Звали этого хозяина поселка Семен Аристархович, это был матерый мужчина лет 67, как — то странно сочетающий в себе авторитет экс — руководителя промысла и вора в законе, который, к тому же любил выдавать себя за генерала и даже имел военную форму с большими звездами, в которой красовался по праздникам перед своими присными, после бутылки — другой белой.
Тетя Даша питала к этому самозванцу самые нежные чувства, ее муж работал у него и довольно успешно. Тетушка говаривала бывало, что Семен Аристархыч — душа человек и настоящий мужчина, в отличие от современных слюнтяев, которые сами себе шнурки завязать не способны. Не стоит скрывать однако ж и то, что в симпатиях женщины к знатному соседу большую роль играло невероятное богатство последнего, о котором в Крыму ходили легенды.
Судачили даже, что где-то в своем саду калымчанин зарыл невероятный золотой слиток размером с коня на глубине недоступной никакому металлоискателю. Якобы, прямо из дома к этому «самородку» прорыт подземный ход, по которому этот сквалыга каждую ночь ходит со свечей и проверяет, цело ли его богатство.
В надежде вычислить место, где запрятано это сокровище и устроили наши влюбленные слежку за хозяином поселка.
Соседи дружили, не смотря на то, что богач был нелюдим и чудаковат, он привечал у себя Женину тетю, ценил ее красоту и рассудительность, уважал за ум и умение строить самые невероятные стратегии в отношении достижения целей.
Тетя же Даша в разные времена имела на овдовевшего Аристархыча самые разные виды, включая и возможность выдать за него свою племянницу Женю, которой желала счастья, и на которую пожилой сосед положил глаз.
Да вот беда — взбалмошна и норовиста была племяшка, втемяшился ей в глупенькую головешку этот неоперившийся нищеброд Сашка, без рода без племени, блажный бездельник, в котором эта прожженная женщина подозревала извращенца.
Тетя Даша или Дарья Петровна в своем статусном возрасте сохраняла живую красоту, без операций и подтяжек, есть такой тип вневременных женщин с какой-то несгибаемой статью и словно прорезиненной текстурой кожи, для которых 60 лет это только их настоящий расцвет, и которые умудряются затаскивать в свое ложе молодых любовников и в 80.
Таковой была Гала Дали, таковы британка Айрис Джонс, бодибилдерша Эрнестина Шепард, таковой же будет и Дарья Петровна, по сравнению с этими уважаемыми дамами она была еще девчонкой, а с новыми технологиями — сноса ей вообще не предвиделось.
Даже без макияжа она смотрелась ярко и сексуально, а с косметикой просто превращалась в 30 летнюю породистую красотку с обложки модного журнала.
Рано почивший супруг оставил ей целое состояние, не такое, конечно, как у вожделенного Аристархыча, но такое, которого все равно хватит на несколько поколений.
Тетка ни в чем себе не отказывала, ни чем особо не утруждалась, вела жизнь свободную, богатую, радуя мужской глаз своей статью, богатой гривой иссиня — черных волос и ослепительной белизной кожи. И только в ее умных, лукавых, бездонных серых глазах иногда клубился легкий туманец жизненного опыта, который несколько приглушал драгоценный блеск этих невероятных глаз.
В свое удовольствие она работала в личном саду, надевая резиновые перчатки и фартук, но даже сквозь ткань защитной одежды проступали контуры ее статных, крутых, крепких на зависть всем молодым девкам бедер.
Что касается характера, то много в голову она не брала, была прямолинейна порой до бестактности, и если что задумывала, то шла напролом.
Аристархыч, бывало, так прямо и говорил, любуясь на ее лицо:
— Ты, Дарья, прямо Валькирия! Тебе — меч, крылья, ты любое воинство вознесешь в рай!
— Только вы так красиво сказать можете, Семен Аристархыч, — потупляла взор женщина. — И вроде не прямой комплимент, но как возвышает.
Сосед, это, кажется, единственный человек, которого она уважала, порой даже побаивалась. Аристархыч был мужчиной крупным, смуглым и жилистым, с серебряным ёжиком на голове, с большими, угловатыми руками. Не смотря на достаток, он не чурался физического труда: пилил, косил, копал и рубил, и был еще ого-го, не даром соседка замечала контуры его крупного члена, проступающие сквозь штанину, особенно когда у нее были оголены бедра, а на сосед был в легких, парусиновых брюках.
Знала Дарья Петровна и о том, что молодки частенько бывают в особняке старателя, и тревожилась, что какая-нибудь вертихвостка окрутит завидного пенсионера.
— Как там Женечка, племяннушка твоя, еще не замужем? — Интересовался старикан, делая вид, что вспомнил о девушке как — бы между прочим, и она ему совсем не интересна.
— Все ветер в голове хоть и в университете учится. Ей бы такого мужчину как вы — основательного и серьезного, с положением, чтоб воспитал и направил.
— Да что ты, — молодецки оглаживал усы Аристархыч и приосанивался. — Я старый уж для нее, я для тебя, так и то старый, — хитрил этот прохиндей, кося глазом в сторону Дарьиного декольте.
— Вы не правы, Семен Аристархыч, — кокетничала соседка, — у нее красота, у вас опыт — вот вам и союз. Вот я пожалуй пришлю ее в гости к вам, придумаю предлог, а вы уж развлеките малышку интересной беседой, покажите разницу между юнцами сопливыми и бывалыми мужчинами.
Престарелый ухажер конечно же и сам был не прочь подбить клинья в этом направлении, но все ж «военные» действия соседки казались ему чересчур уж прямолинейными и грубыми, он полагал, что действовать надо тоньше и уводил разговор в сторону, хотя и держал в голове общую панораму «сражения», и ему льстило, что его сватают к юной красавице, которая ему самому невероятно нравилась как женщина, хоть и годилась во внучки:
— А что, Дарья Петровна, как у тебя персики в этом году, уродились ли? У тебя же какой — то особый сорт «Белый лебедь», что — ли?
— Персики, Семен Аристархыч — мед. Тают на губах и кусать не надо, целуй их только покрепче, сами соком тело питают. Прямо как губки Женечки — племяннушки.
Объединить с соседом участки и расшириться за его счет — эти мечты не давали покоя оборотистой товарке. Снился ей и вошедший в местечковый фольклор золотой конь, якобы прикопанный в смежном саду.
Глаза Семёна Аристархыча превращались в сладкие щелочки от удовольствия при словах о губках Жени, и вскоре на его столе появлялась большая корзинка, с горкой наполненная белыми, как луны персиками из Дарьиного сада.
Так дружили сосед и соседка, и были оба вполне довольны. Более тесной связи между ними возникнуть не могло. Дарья понимала, что этот мужчина, при всем его напускном благодушии, человек жесткий и всегда будет доминировать, а к такому она не привыкла. К тому же, года полтора назад, у нее появился «мужчинка» Жорка — пришел печник камин чистить, да так и остался. На «Золотом поселке» говорили еще, что Дашка «мужика приняла».
Чем он ей приглянулся, сказать трудно. Это был ровесник женщины, хотя и смотрелся значительно старше ее, эдакая неотесанная деревенщина, себе на уме, мелочный и, кажется, тщеславный. Но вот, поди ж ты, прижился и даже слегка расцвел, хотя его цветение больше напоминало радужную плесень.
Был он при этой женщине и печником, и каменщиком, и плотником, и садовником, и массажистом, и любовником — что называется, на все руки мастер.
Понятное дело, пил, но и дело знал — тешил в постели эту тетку, и, и судя по ее довольному выражению лица, весьма умело.
Однако, мы оставили в саду наших влюбленных Сашу и Женю, а они все еще крадутся вдоль «крепостной стены», осторожно лапая ее кирпичи и обжигаясь крапивой.
Саше трудно сохранять конспирацию, у него бронхит, и он едва сдерживает кашель.
Собственно за тем невеста и привезла его в тетке, в этот солнечный край, то есть, чтобы вылечить.
Ну вот, наконец, и желанная сетка.
За ней открывался вид на соседский ухоженный двор, ровный и зеленый, как бильярдный стол, а там горничная Аристархыча вывешивала на веревку проветривать генеральский мундир хозяина и его рубашки.
Китель качался на ветру и тянул рукава к белой сорочке, которая взвилась на плечиках на волнах ветра и развивалась чуть ли не параллельно земле.
С крыльца сошел хозяин с ломтем арбуза в руке, был он в джинсовых шортах и красной майке и давал служанке какие — то ц.у. , какие именно наша парочка не слышала.
— А представляешь, этого мужлана в его кителе на голое тело и в женских, клетчатых чулках? — Горячо шептал Саша на ухо невесте, от чего гусиная кожа обливала шейку и плечи девушки.
Оба прыснули, испуганно зажали рты руками, но тут юноша не удержал в себе свой тяжелый кашель, выронил наружу, и тот запрыгал, застучал по саду, отдаваясь звонким эхом в каменных стенах строений.
Ребята бросились наутек.
II.
— Тебе, Саша, лечиться надо. — Говорила тетя за ужином, — я слышала, как ты в саду бухикал. Где ты так простыл?
— Сам не знаю, — глядел парень в тарелку. Тетю он явно стеснялся и старался избегать встреч с ней. Он чувствовал ее отношение к себе, понимал, что в этом доме он нежелательный гость и подбивал Женьку побыстрее уехать отсюда.
— И не удивительно, что ты так заболел в самый разгар лета. — Вздыхала Дарья Петровна, — тебе уж девятнадцать лет, а худенький и легонький, как девчонка, тебе и ветерка хватит, чтобы подхватить воспаление. Тебя одень в платьице и не отличишь от Жени.
Женя тянула персиковый сок через трубочку и внимательно, как — то по хомячьи, разглядывала узор на клеенке своими черными глазами.
За столом собрались все обитатели дома, включая сожителя тети — Жору, который напористо ел, заваливал миску на бок и вычерпывал ложкой остатки борща — он всегда так жадно насыщался, при этом был худощав и жилист.
Когда все разойдутся, еще и крошки со стола сгребет в горсть и в рот отправит.
— А мне сегодня на озере лещ попался, во — от та- а -акенный, — отложил тетин сожитель ложку и показал руками, словно собирался обнять толстое дерево.
— И где — же он? — Усмехнулась тетя Даша.
— Сорвался подлец, леска тоненькая была, а тут, как назло, рыба прет и прет. Главное, ни у кого не клюет, а у меня — одна за одной, я же по жизни фартовый, не то что другие, а рыба — то это чувствует.
— И что же вы увидели во дворе у соседа? — Обратилась хозяйка к молодым гостям поверх головы своего гражданского мужа, не слушая его.
— Семён Аристархович ел арбуз и проветривал свой мундир, — прыснула племянница.
— Он вас видел?
— Кажется, нет, за то Саша посмеялся, что было бы забавно увидеть Семена Аристарховича в мундире и в дамских чулках.
— Что ты говоришь?! — Тетя вдруг как — то вся вспыхнула, засмеялась, потом задумалась. Кажется, этой шутке она придала больше значения, чем следовало бы:
— У тебя, Саша, оказывается богатая фантазия, — обратилась она к будущему племяннику. — И в каких же ты чулках видел соседа, опиши?
Жених стрельнул в невесту укоризненным взглядом и залился краской:
— Ну, не знаю, — невнятно пробубнил он, глядя в стол.
— Ну, какие: белые, красные, черные, телесные, капроновые, в сеточку?
— Ему бы в сеточку пошли, — насупился гость, и все дружно рассмеялись.
— Молите Бога, что Семен Аристархович не знает о ваших проказах, а то бы он вас наказал обоих как следует, чтоб не лазили к его забору… Ты, вот что, — подумав, снова заговорила Дарья Петровна, обращаясь к жениху племяшки, — сейчас поешь хорошенько и больше не кушай ничего до самой завтрашней ночи.
На плите запел чайник и пустил в потолок, густую, пушистую струю пара.
— Почему? — В один голос воскликнули молодые влюбленные.
— Завтра, Саша, будем хворь твою изгонять, раз и навсегда? А чтобы лечение дало эффект, твой организм должен быть полностью чистым. — Говорила наша дама пик, выключая плиту.
— Что же ему совсем ничего не есть, даже персики, а они такие вкусные? — Надула губки Женя.
— Ничего, только воду. Смотри, Александр, нарушишь уговор, я все пойму по процессу и накажу. Мне тут больные не нужны. А сейчас попей вот этот отвар, он из особых трав.
Эта крымская ведьма взялась за какой-то отдельный, пузатый заварник, плеснула из него в белую пиалу с розами.
Юный гость недоверчиво пригубил это теплое пойло, крепко пахнущее змеиным ядом и тут же почувствовал облегчение — по телу разлилось приятное тепло, колючая тяжесть, сдавливающая горло, ушла, словно растаяла. Радость и какое-то возбуждение охватили молодое тело, тетка, к которой он приглядывался и раньше, теперь показалась ему ну просто нереально сексуальной. Ее белые, породистые, женские бедра, едва скрытые бирюзовым, бархатным халатиком средней длины, полы которого все время расходились, казались ему невероятно, даже как-то возвышенно соблазнительными.
Он ощущал легкий, приятный зуд на самом кончике своего членика, тронул его изнутри, сквозь карман, почувствовал твердение и приятную истому и тихонько рассмеялся. Он поднял глаза и вздрогнул: Жорка очень внимательно и как-то лукаво смотрел на него, оценивающе щуря сверкающий, щучий глаз.
Саша и раньше ловил на себе странные взгляды этого прилипалы, но такой бесстыжий, пожалуй, увидел впервые…
Высокое, аркой, окно гостиной, поделенное тонким крестом рамы на правильные прямоугольники, казалось картиной, живописным полотном, нижнюю часть которого, от подоконника и выше середины, забивала темная, пышная зелень листвы, отдельные листики которой виделись близко и крайне отчетливо, потому что почти лежали на стекле, в верхней же части, поверх дерев, открывалось глубокое, пронзительно — зеленое небо, где вращалась ярким волчком первая, она же Полярная, звезда.
Ужин уже закончился, но хозяйка все еще оставалась за столом. Ей нравилось сидеть в одиночестве, в темноте, на фоне этого замечательного окна своего особняка, построенного с такой любовью.
Ее тело было взволнованно и слегка возбуждено — тетушка сама отпила того густого, загадочного застоя, которым опоила племянника. Под невесомым халатиком она чувствовала свое тело молодым, налитым энергией, прикасаться к которому было так приятно.
Ее радовало, что она такая породистая, ухоженная женщина, способная ощущать всю полноту жизни, наслаждаться плотскими удовольствиями и запретными чувствами, в которых она знала толк. Запустив руку под халат, она легонько мяла свой сосок между пальцев, потом пустила руку в трусы, от промежности всей ладонью провела по живому рельефу вагины, чувствуя, как она увлажняется.
Из форточки тянуло фруктовой прохладой сада, слышался сочный шелест листвы.
III.
В доме у тети Даши в самом его цоколе пряталось особое помещение, такая импровизированная процедурная, специально оборудованная, с особым освещением, где женщина принимала ванны, массажи и косметические процедуры. Это была средних размеров, квадратная комната с приятными, фисташковыми стенами, большим морским пейзажем на одной из них, зеленым плафоном в потолке и стильной светлой мебелью, с фиолетовым оттенком.
Были здесь холодильник со всякими препаратами, кресло для процедур, косметический столик с большим зеркалом и целым рядом средств — духи, крема, пудра, лосьоны, средства для укладки волос — под ним, полуторка-кушетка, велотренажер, беговая дорожка, топчан для массажа, пол покрывал черно-белый коврик в виде шахматной доски с фигурами.
В стену, напротив маринистической картины, была вмонтирована большая плазма.
Именно сюда привела хозяйка лечить молодого гостя, вновь возбужденного настоем. Перед этим он принял тройную клизму, был хорошенько пропарен в бане и вот теперь, разомлевший и распаренный был уложен на живот на топчан, накрытый белоснежной простыней. В помещении была очень комфортная температура, легонько шумел кондиционер, курились ароматические свечи, разливая в воздухе сладкий, дурманящий аромат.
Помимо тетушки, в цоколе была еще одна женщина, тоже породистая, женственная и стройная, только в отличие от брюнетки Дарьи более утонченная и рыжая. Обе были почти раздеты, на шпильках, в чулках с резинками и поясах, обе с голыми грудями в очень коротких, расстегнутых напрочь, приталенных блузках.
В пупке рыжей бестии переливался всеми цветами радуги бриллиантик пирсинга. Обе феи смотрелись ну просто потрясающе — изысканно и сексуально. Саша сначала было удивился, зачем эти дамы на массаж разоделись так неприлично, но потом смирился — это было очень красиво.
Хозяйка представила незнакомку, как подругу и помощницу по имени Лена.
— А где Женя? — Спросил Саша.
— Не волнуйся, — ухмыльнулась тетя. — Она у одного знатного мужчины на беседе. Задержится допоздна.
Услышав это, юноша встрепенулся и попробовал встать, но Дарья Петровна властно придавила его спину к топчану и больно хлыстнула по попе:
— Не смей брыкаться, не то будешь наказан!
И тут же она стянула с больного его белые трусики:
— Будь голым, тебе некого стеснятся.
Парень прочувствовал тяжесть теткиной руки, понял, что шутить эта Валькирия не намерена и лучше не сопротивляться, хотя ему было неловко и стыдно от присутствия этих дам и от того, что он голый. Его мужское естество сжалось и спряталось куда — то в самые пятки. Он чувствовал себя беззащитным и жалким во власти двух этих развратных фурий.
Вообще, его чувства в тот момент описать было сложно, это был какой-то взрывчатый микс из робости, волнения и возбуждения от присутствия таких роскошных, сексуальных женских тел, хотя эрекции у него почти не было — так, легкий, беспомощный прилив в членик, который сделал его чуть плотнее, но никак не больше. Он просто не смел думать об этих возрастных, авторитетных женщинах, как о сексуальных партнершах.
А в массажной комнате меж тем царила какая-то таинственно — тревожная атмосфера предвкушения чего-то необыкновенного. Эта неясная интрига передалась и юноше, он волновался все больше, тем более, после того, как увидел через зеркало над косметическим столиком, как Дарья Петровна лукаво подмигнула Лене.
Потом произвела какую-то ловкую манипуляцию где-то между ног у Саши, и он тут же почувствовал, что его мошонка уже перетянута жесткой резинкой. Больной испугался, а потом какое-то сладкое томление стало нарастать в его теле, и он не понимал, как дать ему выход.
А тетка, высоко подняв флакон, вылила на руку какое-то возбуждающее масло, судя по запаху Иланг-иланг и стала интенсивно втирать его в спину и плечи племянника.
А Лена пустила плазму, на которой танцевала Валерия с песней «По серпантину», одетая в синий купальник с павлиньим, пушистым хвостом, ослепительно голоногая и соблазнительная.
Рыжая положила пульт и присоединилась к подруге — стала массировать Сашины ноги, разминала пяточки, хлестала и пощипывала бедра.
При этом руки Дарьи Петровны были горячи, а руки Лены еще остались прохладными, но быстро теплели.
Какого угодно лечения ожидал юноша, но что оно будет таким развратным, подробным и приятным, он никак не мог предположить. О все охотнее отдавался во власть женских рук, и когда тетушка провела средним пальцем между его ягодиц и легонько промассировала анус, он уже не испугался, а лишь невольно вильнул попой, за что Дарья Петровна, смеясь, шлепнула его по ягодице.
Голые ноги тети, ее доминантная позиция, жуткий стыд и похоть сводили с ума Сашеньку, и когда родственница снова, словно бы нечаянно, коснулась его нежной попы он невольно и с вызовом подался ей навстречу, и в ту же секунду Лена ввела ему в сфинктер наконечник какого-то тюбика и что-то впрыснула внутрь, холодное и тяжелое.
Больной почувствовал, как холод обжег его где-то под пупком, тут же стал таять и растворяться — тепло и нега пошли от ануса в промежность, в яички, в головку членика, в пупок, легкий зуд охватил сфинктер, и этот зуд нарастал, и становился таким сильным, что Саша уже не чувствовал массажа, а был полностью захвачен этим свербением.
Проказник и сам любил баловаться со своим анусом, дома он даже прятал фаллоимитатор с вибрацией, довольно приличных размеров, но об этих тайных утехах, разумеется, никто не знал, даже Женя.
Ах, как не хватало больному сейчас этого вибратора, с каким наслаждением он погрузил бы его в себя, чтоб унять этот зуд.
«Шампань во льду
Кофе в постель,
Чем не роман,
И так каждый день»…
От этих бесстыдных дамских манипуляций с Сашей сделалось непонятно что, он ошалел, раскраснелся, весь запылал и потерял всяческий стыд.
Ему страшно хотелось, чтобы женщины и дальше забавлялись с ним своими жадными змеючими руками, только теперь он сам искал их ласк: извивался, изгибался и даже один раз приподнял попу и широко раздвинул руками свои булки, за что получил от тети поощрительный шлепок и подруги засмеялись.
Простыня под юнцом скомкалась и была в темных пятнах смазки.
И тут из боковой комнаты в массажную впрыгнул Жора, босой, в одной футболке на голое тело, подол которой поднимал его эрегированный член.
Мужчина действовал так по отрепетированному сценарию, он встал на ковер, а Дарья опустилась перед ним на свои великолепные колени, убрала край футболки с хуя, восхищенно посмотрела в глаза мужу, перевела взгляд на член, поймала его рукой и аппетитно взяла головку в рот.
Лена у топчана перебирала ногами на каблуках, как кобыла, глазела на любовников и гладила Сашу по спине. Потом она спустила свои трусики, вышла из них, изящно ставя туфельки.
Она заглянула юноше в глаза каким-то глубоким, лукавым взглядом и снова посмотрела в сторону ковра, словно приглашая и больного глядеть туда — же.
Саша не отрывал глаз от умелой белотелой минетчицы, которая шаловливо бегала язычком по стволу, глубоко забирала его в рот, плотно охватывая губами и выпускала, скользя этими вязкими губами по рельефной вязи вен.
Иногда тетя, оставаясь на одном колене, вторую ногу ставила на ступню, ее колено, нацеленное на племянника, натертое ворсом ковра, было раздраженным, красным, почти перцовым, и почему — то именно это возбуждало Сашеньку больше всего.
Он понимал, чувствовал, что мужик сейчас будет ебать эту развратную женщину, прошедшую через множество хуев, и все происходящее теперь казалось ему таким естественным, таким желанным, что он даже невольно заскулил, пустил слюну, и Лена снова поощрительно потрепала его по вихрастой голове.
Наконец тетя Даша встала раком на ковре, ее партнер отодвинул полоску ее трусиков и плавно вошел в ее нору сразу и по самые яйца.
Саша тоже невольно встал раком на топчане, он почувствовал, что его анус раскрылся, чего раньше никогда не бывало.
Он сейчас почему-то все возбуждение вообще ощущал лишь анусом, и тот у него сработал как лепестки фотообъектива, открыв его хитрую скважину.
Лена легонько промассировала средним пальчиком яички больного и ложбинку между его ягодиц.
— Тебе нравится? — Тихо спросила она.
— Да. — Ответил Сашенька.
А Жора извлек из женщины свой корень, и та снова, с колен, приступила к минету, ее красные трусики были мокры, а белоснежный воротничок блузки измазан смазкой и вишневой помадой.
На этот раз к любовникам примкнула Лена, и обе женщины, с двух сторон, стали жадно, словно соревнуясь, облизывать это плодородный ствол.
Мужчина, взявшись руками за поясницу, с готовностью выпячивал свое достоинство, словно стимулируя этих самок хорошенько себя пролизать.
А Саша млел и не верил своим глазам: эти, вчера еще приличные, обычные люди, домохозяйки и печник, одетые в спецовки и фартуки, теперь поражали его своим развратом, они словно посбрасывали с себя ненавистные личины пристойности и явились тем, кем были на самом деле: инкубом и суккубами — демоническими, сладострастными существами из древних преданий и легенд, питающимися сексуальной энергией и развратом.
И комната теперь казалась Саше дремучим лесом, наполненным всякой голодной до спаривания нечистью, а он — ее добычей, которую ищет всякая тварь, и первая, добравшаяся до него, жестко овладеет им.
Впервые юноша видел живой секс так близко во всех подробностях и деталях, со всеми его звуками и запахами.
Он метался по топчану, порой даже тянул руки к любовникам, ему хотелось разрядки, но не члеником, а анусом, а эти нимфы, словно понимая его состояние, то и дело лукаво поглядывали на него и подмигивали, кивая на член, с которым играли.
Наконец, Лена подала больному руку, свела его с топчана, в то время как Дарья Петровна уложила Жору на кушетку, на спину.
Рыжая подвела юношу к кушетке, тетя поймала его ладонь и положила на детородный орган мужика. Лена поцеловала Сашу в губы, а Дарья показала пальцем на свой рот, потом на член, приглашая племянника к минету.
Комната плыла у него перед глазами со всеми ее зеркалами, картинами, тумбочками и столиками, земля уходила из под ног, больной и сам не понял, как крепкая залупа, пахнущая спермой и каким-то женским парфюмом, оказалась перед его носом, и, зажмурившись, он…
Загрузка...