Первое проникновение горячего мужского члена было резким, жгучим, разрывающим. Я вскрикнула от неожиданной, яркой боли, и мои ногти впились в его мускулистую спину, оставляя красные полосы. Он замер внутри меня, весь напрягшись, давая моему телу привыкнуть к этой новой, невероятной полноте. Его губы опустились на мои веки, на щеки, он покрывал мое лицо, шею, плечи влажными, нежными поцелуями, бормоча что-то срывающимся шепотом.
— Потерпи, племяшка… милая… сейчас… сейчас пройдет… — его голос был глухим, прорывающимся сквозь стиснутые зубы.
История произошла пару лет назад в самый разгар лета. Родители много месяцев строили планы о поездке на юг, к морю, но их вечно подводила работа. В итоге, все уперлось в перспективу куда-нибудь махнуть зимой, что меня, честно говоря, не особо вдохновляло. И вот, в один прекрасный июльский день, папа объявил, что его младший брат, мой дядя Коля, собирается в отпуск на Черное море. И папа, чтобы я не сидела всё лето четырёх стенах, предложил ему взять меня с собой.
Дядя Коля — человек компанейский и легкий на подъем, так что он только обрадовался. Уже через пару дней мы мчались в плацкартном вагоне на юг. Мы с дядей всегда были на одной волне, поэтому двое суток в дороге пролетели как один миг, в разговорах, смехе и созерцании мелькающих за окном пейзажей.
Рано утром мы прибыли в Анапу. Солнце уже припекало, а воздух пах морем и чем-то сладким, цветочным. Такси быстро довезло нас до забронированного отеля, невысокого, светлого здания в паре минут ходьбы от пляжа.
Пока я в своей комнате радостно распаковывала чемодан, доставая купальники и сарафаны, дядя Коля, бросив свой туристический рюкзак, мгновенно переоделся в пляжные шорты и вьетнамки и с важным видом объявил, что «отмечает прибытие». Он исчез, чтобы вернуться через пятнадцать минут с бутылкой виски, пачкой чипсов и орешками. Предложил и мне, но я отказалась — я не люблю крепкий алкоголь. Позавтракали, и почти бегом помчались на море!
Пляж был шикарен: золотой песок, изумрудная вода и пара десятков зонтиков. Мы пролежали до полудня, но, испугавшись палящего солнца, отправились в ближайшую кафешку на обед. После еды меня сморила дрема — сказывалась дорога, и я отправилась в номер поспать. Дядя Коля, полный энергии, заявил, что пойдет изучать набережную.
Проснулась я часов в пять, отдохнувшая и полная сил. Вернулась на пляж и нашла дядю на том же месте, где оставили утром. В тот день мы загорали вместе, но дальше наш график разминулся. Я — жаворонок, просыпалась с рассветом и пропадала то на пляже, то на экскурсиях, то каталась на взятой напрокат велосипеде. Дядя Коля предпочитал ночной образ жизни: вставал поздно, нежился на солнце, а вечера пропадал бог знает где, возвращаясь затемно. Мы жили в двухкомнатном номере, так что его поздние приходы меня никак не беспокоили.
Так прошла неделя. Мы загорели, отдохнули и вошли во вкус беззаботной жизни. А впереди было еще целых три недели!
И вот, в один из таких вечеров, мне жутко не спалось. Кондиционер гудел, как взлетающий боинг, а без него в комнате стояла настоящая баня. Местные синоптики в тот день объявили о рекордной жаре — плюс тридцать семь в тени! Я ворочалась с боку на бок, переключала каналы телевизора, листала ленту в соцсетях. В конце концов, проголодалась, сделала себе бутерброд, залила его холодной «Колой» и снова уставилась в голубой экран.
Ближе к полуночи в коридоре послышались громкие голоса и неуверенные шаги. Потом в дверь постучали. Я открыла и обомлела: на пороге стоял мой дядя Коля, пьяный в стельку, и еле держалась на ногах какая-то женщина с подведенными глазами. Он буквально повис на ней всем телом.
— Забирайте своего мужика! — хрипло бросила незнакомка, с трудом стащив его с себя и буквально взвалив мне на плечо.
Я еле удержалась под его весом. Он был совершенно невменяем. Я кое-как доволокла тело до его кровати, пытаясь уложить. Дядя бормотал что-то невнятное, путая меня с той самой теткой, и его руки, тяжелые и беспомощные, вдруг начали бродить по моим плечам и спине.
— Дядя, Коля, прекрати… — попыталась я возразить, но голос прозвучал слабо и неубедительно.
Попыталась его оттолкнуть, но я худая и невысокая, а он — взрослый, крепкий мужчина. Его прикосновения, грубые и влажные от пота, вначале вызывали отторжение, но потом… потом по моей коже будто побежали миллионы раскаленных иголок. В душной комнате стало нечем дышать, а внутри все сжалось в тугой, трепещущий комок. Я вся затряслась от какого-то дикого, животного возбуждения, которое никогда раньше не испытывала.
А Коля, почувствовав мою слабость, стал настойчивее. Он обнял меня крепче, его лицо уткнулось в мою шею, губы обжигали кожу. Его рука скользнула под майку, и я ахнула, когда мужская ладонь грубо сжала мою небольшую, упругую грудь. Я продолжала что-то лепетать, но слова застревали в горле, превращаясь в прерывистый шепот. А потом его пальцы нашли край моих трусиков, рванули их вниз и впились в самую мою киску, влажную и пульсирующую.
От этого прикосновения у меня подкосились ноги, и мы с грохотом повалились на ковер. И тут во мне что-то переключилось. Вся моя робость испарилась, уступив место нахлынувшей волне желания. Я сама, срывая с себя майку, прижалась к нему, отвечая на его жаркие, спиртом пахнущие поцелуи. Его пальцы, грубые и нетерпеливые, снова заскользили между моих ног, и я застонала, впервые в жизни чувствуя такую острую, почти болезненную потребность.
Он что-то пробормотал, перекатываясь на меня, его вес придавил, и от этого стало только лучше. Я чувствовала каждую мышцу его спины под своими ладонями. Пахло от него потом, морем с пляжа, дешевым парфюмом и алкоголем — густой, мужской и пьянящий запах. В полумраке комнаты его лицо было размытым, но глаза горели.
Вдруг он отстранился, сел на колени и, тяжело дыша, стащил с меня промокшие трусики одним резким движением. Потом его голова склонилась между моих бедер. Первое прикосновение языка было шокирующим, мокрым и невероятно горячим. Я вскрикнула и впилась пальцами в ковер. Он водил языком, то быстро и резко, то медленно и плавно, находя такие точки, о которых я и не подозревала. Мое тело выгибалось само собой, волны удовольствия накатывали одна за другой, пока не слились в один ослепительный, сокрушительный спазм. Я закричала, дергаясь в немом экстазе, мир поплыл перед глазами.
Лежала разбитая и счастливая, не в силах пошевелиться. Коля, тяжело дыша, поднялся, его руки снова задвигались по моему телу, сжимая грудь, бедра, живот. Он был все так же пьян, движения его были неуклюжими, но настойчивыми. Придя в себя, я с новой силой набросилась на него. Сама стащила с него шорты и залезла рукой в боксеры. Там было горячо, упруго и влажно. Я сжала его пальцами, не зная, что делать дальше, просто следуя инстинкту. Ведь у меня ещё ни разу не было секса с парнем.
Он громко, по-звериному застонал, его тело напряглось. — Ань… — простонал он хрипло, и прежде чем я успела что-то понять, его живот содрогнулся, и горячие, липкие брызги обильно залили мой живот и руки. Он тяжело ахнул несколько раз, его тело обмякло, и он рухнул на пол, мгновенно провалившись в сон.
Я лежала, чувствуя, как его сперма медленно стекает по моей коже, смешиваясь с потом. Попыталась поднять его, встряхнуть, но он был как тряпичная кукла, набитая песком — совершенно расслабленный, но неподъемный. Пришлось стянуть с него испачканные боксеры, чтобы отнести в ванную, а самой идти мыться. Под душем я смотрела, как вода смывает с кожи капли спермы дяди, и чувствовала легкую дрожь в коленях и приятную истому от невероятно возбуждения.
Когда вернулась, он уже мирно похрапывал, растянувшись голый на полу. Укрыла его простыней, подоткнула под голову подушку и, еле доплетясь до своей кровати, провалилась в глубокий сон без сновидений.
Утро началось с яркого солнечного луча, пробившегося сквозь жалюзи. Я проснулась первой. Села на кровати, и воспоминания хлынули на меня, заставляя сердце биться чаще. Встала, налила себе стакан апельсинового сока и уселась у окна, поглядывая на телевизор, но не видя его.
Сзади послышалось движение, потом тихий стон. Я обернулась. Дядя Коля медленно поднимался с пола, потирая виски. Его лицо было помятым, глаза заплывшими. Он огляделся, взгляд упал на меня, на мои голые ноги, на смятую простыню на полу… Потом он посмотрел на свои руки, будто впервые их видя, и резко протрезвел. Ужас и осознание отразились на его лице.
— Анечка… котенок… — его голос сорвался. — Что… что я натворил? С тобой?! Господи, как же я мог! — Он схватился за голову.
Я подошла к нему, чувствуя, как краснею.
— Да ничего страшного, — прошептала я, глядя в пол. — Мне… мне даже понравилось. Я пойду на пляж.
Не зная, что ещё сказать, быстро надела купальник, накинула парео и почти выбежала из номера, оставив его в состоянии шока.
Вернулась я часа в два, полная странных, противоречивых чувств. Солнечный жар, впитанный кожей на пляже, все еще пылал внутри, и это внутреннее пламя столкнулось с ледяным комком тревоги в груди. Открыв дверь, я снова почувствовала резкий, сладковато-горький запах виски, который теперь навсегда будет ассоциироваться у меня с той ночью и спермой. Коля сидел за столом у себя в комнате, сгорбившись, уставившись в почти допитую бутылку. Он был мрачнее тучи, его мощные плечи были напряжены, а в опущенных глазах читалась такая мука, что у меня сжалось сердце.
Увидев меня, он тут же вскочил, так что стул с оглушительным грохотом опрокинулся назад.
— Прости! — вырвалось у него сдавленным, надтреснутым выдохом, и в его широко распахнутых глазах стояла настоящая животная паника. Он сделал два неуверенных шага и вдруг, словно подкошенный, рухнул передо мной на колени, обхватив мои загорелые ноги так крепко, что косточки затрещали. — Прости меня, Ань, я сволочь, я последний негодяй! Я твой дядя! Твой дядя, черт возьми! Я не хотел! — Он прижался лбом к моим коленям, и я почувствовала, как дрожит крупное тело.
Его прикосновение, его сломленный, хриплый голос, густой запах алкоголя, смешанный с его собственным, мужественным ароматом — все это снова, как лавина, накатило на меня, безжалостно унося прочь все сомнения и страхи. Я перестала думать. Мое тело действовало само. Пальцы сами впились в его густые, влажные от пота волосы. Я потянула его голову к себе, прижимаясь его лицом к своему животу, чувствуя, как горячее дыхание прожигает тонкую ткань парео. Я целовала его в макушку, в лоб, дыша его запахом, наклоняясь все ниже, к его губам, ища их в слепой, рожденной вчерашней ночью уверенности.
Он резко отстранился, с силой отводя голову, его руки сжали мои бедра, удерживая на расстоянии.
— Нет! Нет, Аня, так нельзя, слышишь! — его голос дрожал, срывался, в нем была настоящая боль. — Я твой дядя! Пойми же!
— Ну и что? — выпалила я, сама удивляясь своему нахальному, решительному шепоту. — Вчера тебе это не помешало. Вчера ты был другим.
— Я был пьян! В отключке! Вчера… я был не в себе! — он тряхнул головой, пытаясь стряхнуть и прошлую ночь, и настоящее.
— А сегодня? — настаивала я, чувствуя, как по мне, от самых щек до кончиков пальцев на ногах, разливается тот самый, разъедающий волю жар. Я взяла его руку и прижала ладонью к своей груди, к упругой округлости, выпирающей из топа. — Сегодня ты меня уже не хочешь? Вот так… не хочешь?
Я видела, как он замирает, как внутренняя борьба искажает его мужественные черты. Сжимаются челюсти, взгляд становится то диким, то умоляющим. Трезвый, он пытался быть ответственным, взрослым, правильным. Но алкоголь, выпитый для забвения, и мое настойчивое, требовательное «хочу» делали свое дело, подтачивая последние укрепления. Он сглотнул, его горло вздрогнуло, и он прошептал, почти коснувшись губами моей ладони, опустив голову в немом поражении:
— Хочу… Черт возьми, как же я хочу…
Этого было достаточно. Эти два слова сорвали последние тормоза.
Он поднялся с колен не как кающийся грешник, а как дикий зверь, сорвавшийся с цепи. Дядя набросился на меня с такой стремительной, яростной страстью, от которой у меня перехватило дух и потемнело в глазах. Он подхватил меня на руки, как перышко, и за два широких шага перенес к своей кровати, уронив на мятый матрас. Его тело тяжело придавило меня, и от этого ощущения полного подчинения мужской силе у меня внутри все оборвалось в сладком падении. Его губы были уже на моих — жадные, требовательные, его язык проник в рот, властный и не знающий возражений. Одной рукой он стаскивал с меня парео, и ткань с шелестом упала на пол, другой — рвал завязки топа, и вот моя грудь, моя юная, упругая грудь уже была в его власти. Его ладонь сжала ее, большой палец грубо провел по затвердевшему соску, и я застонала, выгибаясь под ним. Я чувствовала его возбуждение — огромное, пульсирующее, упирающееся в мою лобковую кость сквозь ткань шорт, твердое и властное, обещающее неистовство.
Он расстегнул пряжку, молния с громким звуком разошлась, и я, не дожидаясь, сама, с дрожащими от нетерпения руками, помогла ему стянуть шорты и боксеры вниз. И вот он снова был надо мной, совсем другой — почти трезвый, осознающий каждый миг, но уже не сопротивляющийся, а одержимый тем же демоном, что и я. Он смотрел мне в глаза, и в его взгляде было не только желание, но и мука, и обреченность, и какая-то дикая, первобытная нежность.
— Ты уверена? — хрипло, с надрывом прошептал он в последний раз, и его дыхание обожгло мою щеку.
Я в ответ не сказала ни слова. Лишь обвила его мощные бедра своими ногами, вцепилась пальцами в его напряженную спину и изо всех сил потянула к себе, навстречу.
Первое проникновение горячего мужского члена было резким, жгучим, разрывающим. Я вскрикнула от неожиданной, яркой боли, и мои ногти впились в его мускулистую спину, оставляя красные полосы. Он замер внутри меня, весь напрягшись, давая моему телу привыкнуть к этой новой, невероятной полноте. Его губы опустились на мои веки, на щеки, он покрывал мое лицо, шею, плечи влажными, нежными поцелуями, бормоча что-то срывающимся шепотом.
— Потерпи, племяшка… милая… сейчас… сейчас пройдет… — его голос был глухим, прорывающимся сквозь стиснутые зубы.
И правда, острая боль постепенно начала отступать, таять, сменяясь новым, незнакомым, нарастающим чувством. Чувством полного обладания, единения, невероятной глубины. Он начал двигаться — сначала медленно, осторожно, почти робко, каждый плавный толчок заставлял меня вздрагивать и тихо стонать. Потом, почувствовав мою ответную волну, он стал увереннее, ритмичнее трахать свою похотливую племянницу. Его движения стали глубже, сильнее, он входил в меня все дальше, заполняя до упора. Я чувствовала каждое движение его мускулов под своими ладонями, каждый его вздох, каждый стон. Каждый толчок дядиной головки в недра ещё недавно девственного лона отзывался во мне горячей, сладкой волной, которая растекалась от самого центра по всему телу, к кончикам пальцев, заставляя их сжиматься. Я закрыла глаза, полностью отдавшись этим ослепительным, оглушающим ощущениям, постанывая и задыхаясь, теряя связь с реальностью. Это было совсем не так, как вчера. Это было осознанно, взаимно, выстрадано, и потому — в тысячу раз интенсивнее и сладостней.
Мы нашли наш ритм. Я подмахивала его движения, поднимая бедра навстречу, и он застонал глубже, потеряв последние остатки контроля. Его темп ускорился, стал почти неистовым, диким. Я слышала хлюпающие, влажные звуки нашего соития, его тяжелое, прерывистое дыхание у своего уха, свои собственные вопли, которые я не могла сдержать. Мир сузился до трения наших тел, до этого нарастающего, невыносимого напряжения в самой глубине моего живота.
Все закончилось для нас обоих почти одновременно, с разницей в пару вздохов. Он с громким, сдавленным стоном, похожим на рык, впустил в меня пульсирующую струю горячей спермы, и это стало последним толчком, который сорвал и меня в пропасть наслаждения. Мое тело содрогнулось в сладостном спазме, изнутри вырвался огненный вихрь, сжимающий все мышцы в судорожном, бесконечном, ослепительном оргазме, который заставил меня выгнуться дугой и кричать, кричать, не в силах остановиться.
Мы замерли, тяжело дыша, облитые потом, все еще соединенные, не в силах пошевелиться. Он рухнул на меня всем весом, и это чувство его тяжести, его запаха, его тепла было самым блаженным, что я когда-либо знала.
Он не отпускал меня еще долго, даже когда наши сердца перестали бешено колотиться. Потом мы, не говоря ни слова, пошли в душ, и там, под струями теплой воды, которая смывала с наших тел следы страсти, мы снова начали ласкать друг друга, уже без спешки, с тихим, сосредоточенным любопытством, исследуя каждую родинку, каждый шрам, каждую изгиб. Потом, чистые и умиротворенные, мы спали до самого утра, сцепившись руками и ногами, как будто боялись, что это сон, который исчезнет при первом же движении.
С этого дня наш отпуск превратился в один долгий, прекрасный и порочный роман. Мы были неразлучны.
Загрузка...